Государственные единые экзамены закончились, дискуссия продолжается

Ярослав Кузьминов, ректор Высшей школы экономики, председатель Комиссии Общественной палаты России по образованию: – Вот уже два года мы живем с единым государственным экзаменом, ставшим официальным, ключевым, необходимым государственным институтом. Это важнейший образовательный институт и важнейшая реформа, удавшаяся с момента либерализации цен. Мы считаем, что ключевое достижение единого государственного экзамена – справедливые единые правила проверки знаний выпускника школы, проверки знаний абитуриента, это исключение практически непроверяемых факторов субъективности, которые в конце 90-х – начале 2000-х годов прекратили действие социальных лифтов в российском образовании и сделали поступление в нормальные вузы, обеспечивающие лучшие условия для карьеры, доменом исключительно богатых и влиятельных людей.

Это было ненормально, поэтому введение ЕГЭ в значительной степени остановило эти очень неблагоприятные для нашей страны процессы. У выпускников появилась реальная свобода выбора вуза, в два раза с момента введения ЕГЭ увеличилась доля выпускников из других регионов, ставших студентами. Ведущие вузы Москвы и Санкт-Петербурга снова работают для всей страны, как это было во времена СССР, для чего их, собственно, и создавали за счет всего народа. По данным психологов, существенно сократилась так называемая коррупция на входе в вузы – она все еще существует, но сократилась примерно в 8-10 раз. Я напомню, что в 2005 году по опросу, проведенному Высшей школой экономики, эта коррупция составляла порядка 10 миллиардов рублей, на сегодняшний день речь идет примерно о 1,5 миллиарда рублей, которые фиксируют респонденты при всех обоснованиях и при всех объяснениях этих платежей. Общество и родители наконец получили достаточно эффективный инструмент для измерения качества работы и школ, и вузов. Однако недостатки единого экзамена как института, на которые мы указывали практически еще до начала широкомасштабного эксперимента по ЕГЭ, не преодолены. В первую очередь это неопределенность статуса людей, которые принимают ЕГЭ. Они не признаны должностными лицами, даже к административной ответственности этих лиц не могут привлечь. Мы по-прежнему имеем проблемы по качеству учебно-методических и контрольно-измерительных материалов по ЕГЭ, которые сегодня все-таки склоняют основную часть выпускников школ, сдающих ЕГЭ, к рутинному освоению учебного материала, не стимулируют творческую работу в 10-м и 11-м классах. Часто говорят о том, что и до ЕГЭ были проблемы такого рода, что люди активно занимались, «натаскиваясь» в конкретный вуз, что улучшения в этом отношении не произошло. Проблема существует с доверием процедурам ЕГЭ, к сожалению, мы отмечаем очень много нарушений, люди начинают не просто находить лазейки в процедурах единого государственного экзамена, но и активно и широко использовать эти лазейки. Странно то, что Министерство образования и науки РФ недостаточно быстро реагирует на такого рода угрозы и такого рода лазейки не закрывает. Уже притчей во языцех стало стремление некоторых регионов улучшить свои результаты, показать товар лицом. Где это формируется? На уровне губернатора, вице-губернатора, на уровне департамента. В 2002 году, будучи одним из авторов идеи ЕГЭ, я направил тогдашнему министру Владимиру Филиппову письмо о том, что часть С нужно проверять в другом регионе. До сих пор это не реализовано. Каким образом относиться к такого рода упорной оппортунистической политике, упорной экономии, я не знаю, но цена этой экономии, экономии организационных усилий, денег федерального бюджета совершенно очевидна. Эта цена в конечном счете – потеря доверия населения к процедурам ЕГЭ. Я сторонник и защитник ЕГЭ, но мне кажется, что сейчас нам имеет смысл не просто повторять очередной набор доводов в пользу единого экзамена, нам надо заставить власть принять те необходимые гарантии, изменения, нормативные акты, которые убедили бы общество в том, что оно вправе доверять институту, за который государство долго боролось, институту, который абсолютно необходим нашему обществу. Но этот институт нуждается в развитии и защите, в том числе организационной.По итогам проведения ЕГЭ в 2010 году был сформирован набор рекомендаций, дано поручение президента правительству, но по итогам 2011 года очевидно, что комплекс мер по проведению ЕГЭ должен быть больше, а изменения – вступить в силу гораздо раньше, гораздо оперативнее, чем это получилось с поручениями прошлого года. Мы считаем, что есть ключевые моменты, на которые мы хотели бы обратить внимание и Президента РФ, и Председателя Правительства РФ, и министра образования и науки. В первую очередь это необходимость повышения качества контрольно-измерительных материалов и формы проведения ЕГЭ. Как нам кажется, как кажется многим учителям, директорам школ, многим профессорам вузов России, назрел вопрос о выделении двух уровней ЕГЭ – на уровне А и на уровне В, продвинутом уровне и обычном уровне, которые школьники добровольно выбирают, на которые они начинают ориентироваться уже с 9-10-го класса и которые отражают их интерес к тому или иному предмету.Крупнейшая проблема ЕГЭ не в том, что он якобы состоит из простых тестов. Громадное достижение российского ЕГЭ, его отличие, скажем, от того, что есть в Казахстане и в других странах, – это не простые «американские» тесты, там multiple choice, это сложный экзамен, который включает большую творческую часть. Но значительная часть выпускников школ не доходят или не успевает заполнить эту часть С, это не просто проблема тех десятков минут, в которые они сдают этот экзамен, это проблема двух лет их подготовки, двух лет их пребывания в школе. Неизбежно они основное внимание начинают уделять подготовке к рутинной части ЕГЭ. Изменения такого рода, которые мы предлагаем, есть, кстати, в некоторых странах, они позволили бы выделить те группы абитуриентов, которые хотели бы инвестировать себя в углубленное изучение того или иного предмета. Эти группы абитуриентов будут в школе заниматься с гораздо большим увлечением, с гораздо большей глубиной, готовясь к продвинутому варианту ЕГЭ, чем они делают это сейчас. С другой стороны, мы будем иметь очень четкую картину высших учебных заведений, которые будут добровольно выбирать, с каким уровнем математики – А или В, каким уровнем истории – А или В они готовы принимать к себе абитуриентов. Это будет важнейший сигнал для структурирования образовательного рынка в России.Следующая проблема – это необходимость конкретных мер по укреплению доверия к процедуре ЕГЭ. Сделать действительно независимой процедуру ЕГЭ возможно за счет выделения независимого от школы помещения, за счет создания института (не факультативного, а обязательного) общественных наблюдателей с правом их присутствия в центрах обработки информации и оперативным реагированием на все нарушения, создания федеральной апелляционной комиссии и отмены нынешнего права апелляционной комиссии не только повышать, но и понижать оценку по единому экзамену. Возможность того, что тебе на апелляции могут снизить твою оценку, я думаю, останавливает три четверти, если не больше, возможных апеллянтов, не согласных с процедурами ЕГЭ, чтобы подать апелляцию и бороться за свои результаты.Наконец, для субъектов Федерации должны быть четко определены нормативные обязанности по проведению экзамена. На сегодняшний день нормативно этот вопрос не урегулирован, мы должны очень внимательно провести эту работу, потому что могу сказать, что экзамен в значительной степени стал рутиной, но в эту рутину заложена червоточина. Становясь рутиной, ЕГЭ начинает терять доверие населения, потому что у населения традиционно низкое доверие к любым бюрократическим управленческим рутинам. Это очень нешуточная проблема для России. Мы должны повысить доверие населения к ЕГЭ, потому что сейчас очень много людей пытаются воспользоваться сложившейся ситуацией и говорят: «Зачем нам ЕГЭ, ЕГЭ не нужен». Эти люди предлагают нам вернуться к ситуации гораздо менее прозрачной, гораздо более коррупциогенной, чем та, с которой мы имеем дело сегодня, и ситуации принципиально несовершенствуемой.Мы проводим регулярные обследования среднего балла ЕГЭ по разным направлениям, разным вузам. Самый плохой состав абитуриентов, самые большие недоборы на бюджетные места по направлению измерения качества. У нас охота жить на авось приобрела болезненные масштабы. Если мы не перестроимся вот в этом отношении, то просто лишимся перспектив развития как общество.ЕГЭ такой инструмент, что через него вранье выпирает. Но что такое 21 балл по математике, который означают тройку? Каким образом нам прекратить подтягивать балл? Ведь система вранья имеет очень длинные последствия для нашей страны, закладывает основы идеологии «лучше словчить, чем честно проиграть». Кому-то нравится, как они ловко обманывают государство, как ловко скрыли, что 80% учеников математики не знают. Все хорошо до того момента, когда у вас будет умирать родственник из-за того, что врач оказался безграмотен, до того момента, когда кто-то окажется в падающем самолете, который создал инженер, поступивший в вуз с такими результатами. И вот тогда это не понравится.Нам нужно предлагать обществу решения, которые помогут отсечь базовые риски. Не должны люди с такого рода знаниями попадать в вузы, не должны вузы получать государственные задания, имея проходной балл 28-30 по математике и физике. Кого мы обманываем? Кому нужны многочисленные инженеры, когда 80% по всем направлениям имеют тройку, растянутую до двойки по профильным предметам, в металлурги, в транспорте. Кому-то от этого хорошо? Мне кажется, что нам нужно разрывать систему и выдавать аттестат без ЕГЭ, по-другому мы эту систему не победим, потому что последствия слишком тяжелы для нашей страны. Если выпускники школы не сдали ЕГЭ по базовым предметам, это уже достаточное основание для того, чтобы оценивать деятельность этой школы.

Михаил Случ, директор школы №1060:- Мне кажется очень важным, чтобы на уровне не Общественной палаты после проведения ЕГЭ, а на уровне Рособрнадзора длительное время после того как ЕГЭ закончился, результаты с разных точек зрения анализировались очень широко. Чтобы те работы учеников, которые во многих регионах сейчас отсканированы в каком-то обезличенном виде, стали материалом для этих анализов, потому что в них действительно содержится очень большой и серьезный материал. С точки зрения позиции директора и учителя, я всегда считаю, что не виноват, что виноваты все остальные, в частности начальство. Мне кажется, что ситуация, когда очень подробно идет этот разбор нарушений учеников, списавших на экзамене, превращается в огромную эпопею. Абсолютно всем известна ситуация о том, как приезжают выпускники из многих регионов и сдают сертификаты с совершенно неадекватными результатами ЕГЭ, но она как-то оказывается вне поля зрения и внимания. Про нее все говорят, но по ее поводу никто, как известно, ничего не делает. Я, может, не очень годный адвокат этих бедных учеников, студентов и даже директоров, но не могу не сказать, что во многом их, конечно, совершенно некорректные действия – это защитная реакция против того, что их выпускники, их подопечные, пройдя через честные процедуры в Москве, в Татарстане, в других регионах, окажутся в проигрышном положении по сравнению с теми учениками, которые в массовом порядке привозят в вузы купленные результаты ЕГЭ. Самый серьезный вопрос у населения, как мне кажется, хотя я и не могу за население говорить, вопрос о доверии к результатам единственного государственного экзамена.Второй момент, который мне кажется важным, – это гибкость, мягкость и дифференциация. Конечно, очень важно, чтобы решался вопрос с профильным ЕГЭ, потому что эта ситуация оценки лучших учеников существует уже достаточно давно, для того чтобы ее решали специальным образом вне общей процедуры. На мой взгляд, ровно та же самая ситуация должна происходить в нижнем реестре для слабых учеников, про которых многие говорят, что это может быть даже третья часть выпускников. Очень важно понять, каким образом можно отделить результаты единого государственного экзамена от возможности выпускников дальше обучаться. Все эти страшные вещи с результатами, которые потом получают учителя на аттестации, говорят, что нужно сделать так, чтобы сделать ЕГЭ действительно корректным, а не подтягивать учеников, не подтягивать баллы под совершенно невероятные низкие данные.Хороший ЕГЭ – это дорогой ЕГЭ. С этой точки зрения, мне кажется, нужно обращаться к бюджету этого экзамена, смотреть, сколько нужно вкладывать в технические средства.Я видел работы многих своих выпускников, они мне показывали, ведь я их учитель математики. Но даже в Москве, где эти результаты выложены, хотелось бы увидеть не просто то, что написал выпускник, а то, за что ему поставили тот или иной балл. Я не знаю, как технически применять очень важный психологический пункт об установлении минимального порогового балла. Это вопрос, который все время задают родители и выпускники: «За что мы получаем «три»?» Все дело в том, что на сегодняшний день этот минимальный балл устанавливается после проверки всех работ единого государственного экзамена. Если бы для очень слабых учеников удалось как-то институировать прохождение пяти-семи заданий и только потом определять баллы, чтобы двойка – несдача ЕГЭ – от баллов была бы отделена, это было бы очень важным.

Любовь Духанина, заместитель председателя Комиссии Общественной палаты по образованию, президент образовательного холдинга «Наследник»: Общественная палата проводит свой проект «Горячая линия» уже третий год. Мы проводим ее в формате почти суточного дежурства с бесплатным звонком со всей территории, введение бесплатного звонка фактически привело к колоссальному количеству поступивших звонков. К сожалению, самое большое количество звонков в этом году было из Москвы. Кроме звонков, которые мы принимаем на «горячую линию», мы также работаем с сайтом Общественной палаты фактически в течение трех месяцев и во время всего проведения ЕГЭ в режиме круглосуточной работы.Если анализировать поступающие обращения, получается, что фактически их можно разделить на две категории. Первый колоссальный объем звонков и обращений связан с недостатком информации у детей, родителей, организаторов, проводящих экзамен. В этом году количество чуть снизилось, в прошлом году их было 83%, в этом году они составляют 75%, может быть, к сожалению, за счет того, что увеличилось количество жалоб и выражения недовольства. К жалобам мы относим высказывания и просьбы о помощи с указанием конкретных адресов и фамилий, к недовольству мы относим жалобы типа: «В аудитории использовали мобильные, примите меры». То есть количество жалоб в этом году в общем массиве выросло с 17 до 25%. В номинале это очень большие цифры.Мы планировали, что все-таки количество жалоб будет сокращаться. Анализируя поступающие звонки, можно сказать, что наши граждане, дети в том числе, стали больше понимать саму процедуру экзамена. Это следует и из текста, который они произносят. Задавая вопрос, они спрашивают не просто «Что мне предпринять?», а очень точно фиксируют проблему, допустим: «Мне не дают дополнительный лист», «Мне отказывают в бумаге для написания апелляции на процедуру». То есть звонки носят характер точного запроса. Какие в основном вопросы? Первая лидирующая позиция – недостаток информации о времени, месте и сроках проведения экзамена, возможностях его пересдачи и апелляция. Доля таких звонков очень большая. Большое количество вопросов было связано с оформлением бланков, с работой, с КИМами. Ну по КИМам основной вопрос: «Можно ли писать на самом КИМе, потому что я не успею перенести?» Тут нюанс, когда работу выполняют за определенное количество времени, ребенок в состоянии справиться с работой, но временного диапазона ему не хватает. Мы считаем, что тут ребенок не имеет достаточных компетенций, потому что в отведенное время с заданием не справляется.Колоссальное количество вопросов, также совокупно связанных с нарушениями в период экзамена, но находящихся в информационном блоке, связано с уточнениями. Это вопросы по сдаче экзамена детьми-инвалидами, победителями олимпиад: непонятно, что им делать по предмету, по которому они уже реально заработали 100 баллов, нужно ли идти на экзамен.На что жалуются? Это уже точные жалобы. Колоссальное количество жалоб в этом году – нарушение конфиденциальности выполнения работ, списывание с помощью Интернета (практически 30-35% жалоб), нарушение процедуры проведения экзамена его организаторами, школой, учителями. Совершенно разные ситуации, на наш взгляд, связаны с недостаточным уровнем информирования людей, задействованных в организации самого экзамена. По-прежнему поступают жалобы на нехватку бланков и долгое ожидание результатов экзамена. С одной стороны, можно сказать, что, допустим, нехватка дополнительных бланков мелочевка, но на самом деле это не мелочевка, потому что дополнительный бланк требуется, как правило, сильному ребенку, который в состоянии решить задачи С5 и С6. Фактически когда у него нет возможности продемонстрировать свои знания и это не идет в зачет экзамена, возникает неравенство условий. Для ребенка эта зона может находиться на границе: «Я учусь либо бесплатно, либо платно», что для семьи приводит к очень серьезным последствиям.В целом ситуация, сложившаяся в этом году, показала при таком шквале нарушений, что существующую сегодня процедуру ЕГЭ назвать объективной и независимой очень сложно. Самым страшным, на мой взгляд, и неприятным моментом оказалась реакция общества, которое фактически оправдало тезис «Любым способом, но решить задачу, которую нужно решить сегодня». В подавляющем большинстве люди, которым мы задавали этот вопрос, считают, что такая ситуация нормальна: «Нам надо сдать ЕГЭ с повышенными баллами, значит, надо использовать все возможные способы для этого». Фактически создается необоснованное преимущество за счет ограничения равных конституционных прав. Жалобы поступали как от детей, которые не использовали мобильные телефоны, так и от детей, которые использовали, но при этом использовании получили неправильную подсказку. Позвонил ребенок и спросил: «Что мне сделать, у меня был консультант, я ему отправил работу по русскому языку, он мне все вписал, я получил, написал, пришел, показал маме, а мама сказала, что вы оба безграмотные – и ты, и кандидат филологических наук, «не» с глаголом пишется отдельно».Мы попытались понять, почему взрослые люди поощряют нарушения. Первый тезис – из жалости к детям и второй – из-за недоверия к любым действиям властей распределились в равней степени. Фактически 70% нашего населения говорит о том, что коррупция стала неотъемлемой чертой сегодняшней системы госэкзамена. Мы всегда осуществляем всю деятельность с Министерством образования и науки РФ, с Рособрнадзором. Это единственный способ, в результате которого нам удается реагировать на какие-то конкретные ситуации, этот год не был исключением. У нас получается следующая ситуация. Выборочную проверку работ осуществляет Рособрнадзор, но фактически после того как все факты состоялись, и проверяет уже уровень квалификации тех педагогов, которые проверяли работы. В этом году благодаря совместным общим усилиям в закон была введена обязательность общественного наблюдения в пунктах приемах экзамена. Если в прошлый год на ППЭ вышли где-то 50 с небольшим тысяч общественных наблюдателей, то в этом году цифра превысила 80000. То есть система общественного наблюдения начинает приживаться в субъектах Российской Федерации, но какие здесь мы видим проблемы? Во-первых, мы считаем, что нужно улучшить подготовку общественных наблюдателей, потому что не у всех из них достаточно квалификации, чтобы четко понимать, на какие узловые моменты обращать внимание. Мы считаем, что представители СМИ пока мало входят в состав общественных наблюдателей. При этом нам следует обсудить и ситуацию, связанную с тем, что общественный наблюдатель, получая свое аккредитационное свидетельство, закрепляется за конкретным экзаменом и за конкретным пунктом приема экзамена, в этом смысле у общественных наблюдателей нет возможности оперативно подключить общественного наблюдателя к ситуации, которая складывается в другом пункте приема экзамена. То есть оперативной эта система пока не стала, как и не стало полноценным участие общественных наблюдателей на других этапах проведения экзамена, где идет апелляция, где идет распаковка, отправка в ФЦТ. Я думаю, что мы будем настаивать на расширении полномочий общественных наблюдателей.Какого типа были нарушения? Я разделила их на два вида: нарушения, совершаемые ребенком, и нарушения против ребенка. Нарушения, которые совершает ребенок, – списывание во всех его проявлениях, шпаргалки, внесенная написанная взрослым работа, наличие мобильного телефона и поведение, мешающее окружающим. Нарушение прав ребенка – отказ в приеме заявления на сдачу экзамена по выбору с такими приблизительно формулировками: «Мы точно знаем, что такого экзамена в этом году не будет!» Здесь можно догадываться о разных мотивах поведения образовательного учреждения, например, очень простом: нет учителя, квалификация которого позволяет подготовить ребенка по этому направлению. Эта ситуация уже третий год остается. Следующее нарушение: невнесение в базу данных сдающих, также возможны технологические ошибки, но о них не извещаются дети; обучение по программам, не соответствующим стандартам. Дети говорили, звоня нам, о том, что они что-то не проходили. Наибольшее количество проблем, обусловленных нестыковками, было связано с информатикой.В период сдачи экзамена основные проблемы – отсутствие списков сдающих в ППЭ, неквалифицированные организаторы, которые не удаляют чужих людей из помещения, не изымают мобильные телефоны, не знают, как заполнить бланк, не обеспечивают условия для сдачи (например, в помещении шум). Очень часто у детей нет возможности подать апелляцию на процедуру, им не дают бланки, говоря: «Ты опровергаешь процедуру, фиксируешь нарушение процедуры, результаты будут удалены не только у тебя, но и у всех остальных детей». Как правило, ребенок в этой ситуации не принимает решение, которое может подвести других детей. После экзамена дети не могут ознакомиться со своей работой, исключение Москва. Если рассуждать о равных правах экзаменатора и экзаменуемого, то у ребенка, конечно, есть право увидеть свою работу, в этом смысле опыт Москвы, которая сканирует и вывешивает, действительно позитивный. После экзамена начинаются процедуры, связанные с апелляцией, здесь активно включается педагогическое сообщество и принуждает детей к отказу от апелляции: на апелляцию подавать нельзя, могут снизить баллы, а то и совсем не дадут аттестат. Основные проблемы ЕГЭ: низкий уровень информирования, крайне низкий уровень ответственности всех задействованных в период подготовки и проведения экзамена, низкий уровень подготовки организаторов, нормативно-правовая база, не соответствующая духу и нормам закона, все это не обеспечивает защиту прав ребенка. Все позитивное, что связано с экзаменом, практически отсутствует в средствах массовой информации, сам механизм ЕГЭ чрезвычайно идеологизирован. Как только возникает проблема, она сразу становится предметом обсуждения не профессионального сообщества, а предметом борьбы различных партий. Я думаю, что партии занимают ту нишу, которую еще активно не заняло профессиональное педагогическое сообщество.Но каковы же главные проблемы, которые приводят к тому, что ЕГЭ не стал сегодня объективной процедурой? Это в первую очередь зависимость всех организаторов ЕГЭ от результатов сдачи экзамена, которая мотивирует их на недобросовестные действия, низкое качество образования, которое приводит к необходимости достигать цель любыми средствами, и изменение целеполагания учителя. Задача научить ребенка у нас как-то аккуратно перетранслировалась в задачу предоставления возможности для обучения, мы ушли в идеологию образовательной услуги, фактически есть очень серьезный моральный аспект. Требование учеников в период обучения, когда оно звучало «стыдно списывать», сегодня почти не звучит в общеобразовательных школах и заменено на ситуацию: «Ну не сможешь сам написать, напишешь за деньги». Все это приводит к совокупности тех действий, которые осуществляют люди на разных этапах.Направления совершенствования ЕГЭ: во-первых, создание действительно независимой системы оценки качества, выделенная система образования и система оценки качества образования, которая захватывает не только рубежное тестирование по окончании 11-го класса, но и включает большой объем мониторинга в период всего обучения ребенка, во-вторых, совершенствование существующей процедуры по трем направлениям: открытость, честность и корректировка нормативно-правовой базы ЕГЭ.Мы предлагаем сделать открытые банки заданий, размещение сканированных работ в Интернете, видеозапись экзамена, известность авторов КИМов, открытая база организаторов ЕГЭ со всеми уровнями их аттестации, открытая база данных экспертов, тех, кто проверяет работы. Честность – это точное определение процедуры и условий проведения ЕГЭ, оно должно быть описано таким образом, чтобы сдача ЕГЭ действительно осуществлялась в равных условиях на территории всей страны. Если мы говорим, что это единый государственный экзамен, то он и должен быть единым. Установление минимального порогового балла по всем предметам должно быть не позднее начала учебного года. На наш взгляд, это снимет напряженность и позволит детям как-то планировать свою подготовку. Архиважно сделать понятной систему шкалирования, ввести банки данных и аттестацию по пунктам приема экзаменов и организаторам.Какие меры можно предпринять для снижения уровня тревожности в связи с экзаменом? Это точно определить сроки проверки работ и формы получения результатов экзамена детьми по всем предметам. Пусть они будут более длительные, но они должны быть абсолютно точно зафиксированы, должна быть введена ответственность за нарушение сроков проверки работ. Мы предлагаем упростить процедуру апелляции. У нас апелляция очень длительна по срокам, право принять решение по апелляции есть у региона, но регион окончательно фактический документ не выдает, он все равно снова все отправляет в федеральный центр, на это тратится колоссальное количество времени. 1 июля очень большое количество детей в нашей стране, которые ходили на апелляцию, окончательных документов у себя на руках не имели. В этой связи предлагаю отменить сертификат ЕГЭ на бумажном носителе. У вузов есть право войти в базу, проверить. Ребенок может в заявительном порядке, когда приходит в вуз, указать свои результаты, вуз это перепроверит, и мы не будем 2 недели нервничать и поднимать на ноги всю страну по телефону. Важно создать механизм оперативного реагирования на возникающие проблемы конкретного ребенка. Если ребенок при поддержке своей семьи не находит понимания в регионе, обратиться ему больше некуда, это, конечно, проблемная ситуация, от нее нужно отходить.Я считаю, что у ЕГЭ есть колоссальный ресурс, который нужно использовать для развития образования в целом. Если бы мы могли обезличенные работы предоставить ученым для профессионального анализа, для выводов, тогда мы бы могли ответить, например, на вопросы, какой учебник лучше, какая система обучения в начальной школе дает впоследствии более эффективный результат. Конечно, я призываю к тому, чтобы развивать независимую систему оценивания качества и использовать ее действительно во благо той системы, качество которой она оценивает.

Евгений Бунимович, уполномоченный по правам человека в Москве: Если говорить об отказе от независимого контроля знаний в стране, тогда надо признать невозможность построить в стране независимую, открытую, честную систему, которой бы вообще доверяло население. Идеологичность – очень серьезный вопрос, вызов власти и обществу: можем ли мы вообще построить независимую, прозрачную, открытую систему хотя бы в какой-то области? Так получилось, что эта область оказалась областью образования. Я думаю, что надо подумать о том, случайно ли так получилось или не случайно, потому что область образования, видимо, в большей степени касается и волнует каждого человека. Форма такого контроля, который представляет собой ЕГЭ, сегодня не соответствует тому уровню общественных отношений общества и власти, который есть в стране. Уровень коррупции, уровень кумовства и всего остального хорошо всем известны, каждый день об этом говорят все начиная с президента. И это не просто речь, а и попытка бороться с этим, поиск реальных механизмов, которые нужны в этой системе. Везде мы выбираем систему минимально возможного контроля ЖКХ, налоговые декларации, а вот по отношению к детям почему-то решили взять абсолютно жесткую, абсолютно максимальную и абсолютно выровненную, так сказать, по верху систему контроля. Я убежден, что дело не в отдельных списываниях, не в отдельных мобильных телефонах, а в том, что такая жесткая система неработоспособна, что нам нужно проявлять большую гибкость, искать гораздо более гибкие подходы по отношению к разным региональным процедурам. Это очень серьезный вопрос, потому что мы делаем вид, когда предлагаем ЕГЭ, что у нас у всех школьников в стране примерно одинаковый уровень того, что могут выдать. Это абсолютно не так – хочу напомнить, что в ситуации эксперимента по ЕГЭ у нас было примерно 20-30 процентов «неудов», а как только это стало государственной системой, то получили 5% «неудов» при тех же детях, при тех же учителях и при независимом контроле. За это время результаты в PISA не улучшились, а даже частично ухудшились. Так происходит за счет того, что система предъявления результатов в стране не соответствует реальности. Поэтому когда мы говорим об обмане, а здесь шел обман на уровне «почему помогают детям?», обман гораздо более серьезный, и происходит он на уровне страны. Нужно понять, что нижнюю площадку не могут сегодня достичь в стране примерно треть наших школьников, в результате мы все время получаем абсолютно искаженную картину. Жалобы во время ЕГЭ на то, что дети этого не проходили, не только какие-то натяжки или неправда, действительно, половину этого экзамена (задачи не только С, но и половины В) они никогда в жизни не видели, дай бог, чтобы они А и половину В осилили. Задачи, которые оцениваются по математике на 3 балла, не имеют отношения не только к программе 10-11-го класса, но к программе 9-го класса и даже к программе 8-го с трудом имеют отношение. И это реальность. Если мы не признаем эту реальность, то все остальное пройдет мимо, поэтому минимальный базовый уровень должен быть действительно минимальным базовым уровнем. Отсюда начинается вранье, а не со студентов Физтеха, которые приходят вместо кого-то сдавать экзамены.Одно из самых первых прав ребенка – право на выбор. Давайте с этой позиции говорить о разных уровнях ЕГЭ, потому что единый не значит одинаковый, на этом нужно настаивать, а не просто об этом говорить. Второй момент – право ребенка на информацию. Невозможно понять, почему ребенок не имеет права увидеть собственную работу. Если мы говорим о честных детях, которые хотят учиться дальше, а мы все-таки на них рассчитываем, то почему они не должны знать, какие у них были ошибки, где у него пробелы? Почему учитель, который его учил, не может знать, какие ошибки были у его учеников? Право на информацию для детей – это еще и банк задач, который сегодня более или менее существует только по математике. Такая ситуация тоже нарушение прав ребенка, не потому, что он обязательно должен видеть ту задачу, которую будет решать на экзамене (хотя, честно говоря, если этих задач будет тысяча, в этом тоже нет ничего страшного). Понятно, что можно менять условие и варьировать задачи, но ребенок должен иметь право видеть тип задач, тогда у него не будет вопросов по стандарту и по всему остальному, что может быть на экзамене. Я думаю, что бланк не предъявляется не потому, что хотят более хитрым сделать экзамен, а потому, что стыдно предъявлять многие задания по обществознанию и по другим гуманитарным предметам. Не рискуют сегодня организаторы это сделать.Что касается конкретных вещей по процедуре, они кажутся мне совершенно очевидными, я не понимаю, почему в Москве можно в течение года делать видеозапись в каждом подъезде, а во время экзамена в стране нельзя сделать видеозапись в каждом кабинете. Нельзя, потому что не хотим, таким образом, я считаю, мы тоже нарушаем право ребенка на честный, объективный, независимый контроль его знаний. Самое главное право ребенка – ощущать, что если добросовестно подготовился, то конкурентоспособен. Неправда, что взрослые помогают детям на ЕГЭ из жалости. Помогают потому, что хотят сохранить ту систему, в которой они жили сами, к которой они привыкли, систему, когда лучше словчить, чем сделать что-то реально. Глобализация ЕГЭ оказалась чрезвычайно опасной вещью. Действительно, надо просто, может быть, законодательно запретить использовать ЕГЭ для оценки кого бы то ни было, кроме ученика, не на уровне разговоров, а на уровне законодательства, потому что каждый раз приходится с этим бороться. С помощью ЕГЭ пытаются решить все проблемы, как с помощью кукурузы Хрущев пытался решить все проблемы сельского хозяйства. Надо научиться оценивать регионы, школы, учителей другими способами независимого контроля не только после 11-го класса, потому что таким образом мы приводим ситуацию в тупик, она становится патовой. Проблема в том, что все наши натяжки, перетяжки приводят к опасным процессам во всем образовании. Если мы начнем честно говорить, то тогда ученики в 10-м и 11-м классах будут реально готовиться к тому минимуму, который им по силам. Сегодня с них требуют то, что они никогда не выполнят, в то же время они не делают то, что у них есть какой-то шанс хотя бы выполнить.

Артемий Рожков, директор Центра прикладных и правовых исследований Института развития образования, Высшей школы экономики: Для того чтобы ЕГЭ, как и любая формализованная процедура, успешно реализовывался (воплощались те принципы и идеи, которые закладывались при создании, при разработке), нужно иметь, с одной стороны, четкую правовую регламентацию, а с другой стороны (это, может быть, даже не менее важно), и правоприменительную практику. То есть реализация этой системы должна соответствовать тем нормативным принципам, которыми она регулируется. В комплексе мер, проведенных по усовершенствованию единого государственного экзамена, обозначено изменение процедуры государственного экзамена, которое, на мой взгляд, позволит избежать в будущем тех проблем, которые есть на сегодняшний день.Сегодня есть закон, где обозначены основные аспекты процедуры ЕГЭ, предусмотрено, что Министерство образования и науки РФ утверждает порядок проведения единого государственного экзамена. На уровне субъектов Российской Федерации никакого правового регулирования проведения ЕГЭ быть не может, законом это не предусматривается. При этом у нас кроме законов и порядка проведения ЕГЭ есть документы, которые фактически регулируют или пытаются регулировать процедуру проведения единого государственного экзамена, однако юридического значения они не имеют. Я говорю о письмах и методических рекомендациях Рособрнадзора, которые задают определенные вопросы. Процедуры не урегулированы министерством, но при этом юридической силы они тоже не имеют, за их нарушение никого привлечь нельзя. Если мы хотим, чтобы это была четкая процедура, то она должна регулироваться нормативно-правовыми актами и законом, принятым в соответствии с ним порядком проведения единого государственного экзамена.Регулирование на уровне закона сейчас осуществляется разнопланово. Отдельные достаточно узкие вопросы, можно даже сказать, получастные вопросы проведения ЕГЭ урегулированы на уровне закона, другие же вопросы регулируются на уровне приказа министерства. Тут тоже надо определить, вопросы какого уровня будут урегулированы в законе, а какие частные вопросы должны регулироваться в подзаконных актах.Ни в каком акте у нас не сказано, где должны располагаться пункты приема экзамена, только в рекомендациях говорится, что они должны располагаться в другой школе, за исключением труднодоступных и далеких районов. Очевидно, это нужно формализовать на уровне реального нормативно-правового акта и определить критерии, когда эти пункты могут находиться в той же школе, где учится выпускник, либо в другом образовательном учреждении.Остается неурегулированным, и это порождает достаточно серьезные злоупотребления, статус действия региональных центров обработки информации. Поскольку возможны серьезные подтасовки, изменения, которые влекут за собой изменение результатов единственного государственного экзамена, их необъективность с точки зрения оценки работ обучающихся, этот статус нужно определить.Поскольку экзамен у нас единый на всей территории Российской Федерации, то надо исключить возможность наличия разных моделей, созданных органами образования, тут нужна единая система, которая была бы одна вне зависимости от субъекта Российской Федерации и позволяла бы открыть деятельность этих центров, а не держать их в закрытом состоянии.Что касается общественных наблюдателей, то процедуры общественного наблюдения должны быть урегулированы на уровне Российской Федерации – на уровне положения, утверждаемого Минобрнауки РФ. В результате его отсутствия мы имеем ситуацию, когда в разных субъектах деятельность общественных наблюдателей урегулирована по-разному, что приводит к ситуации конфликтных интересов. Порядок аккредитации общественных наблюдателей и исключение возникновения конфликтных интересов тоже должны быть урегулированы.В Кодексе Российской Федерации об административных нарушениях установлена ответственность за искажение результатов ЕГЭ и за нарушение порядка проведения итоговых аттестаций, в том числе и единого государственного экзамена. Однако надо иметь в виду, что эта ответственность может быть наложена на граждан (в этом смысле как раз на тех студентов, которые незаконно сдавали ЕГЭ за других лиц) – это довольно небольшие штрафы. Определить, кто при этом считается должностным лицом в результате этого административного правонарушения, крайне важно, поскольку это те лица, которые работают в Центре обработки информации, в пунктах проведения экзаменов организаторами, членами комиссии, от которых фактически зависит принятие решения по баллам ЕГЭ, что может повлиять на дальнейшую судьбу этих выпускников. Мы предлагаем составить специальное примечание к статье административного правонарушения, где перечислить, что к должностным лицам относятся руководители в пунктах проведения экзаменов, организаторы либо члены всевозможных экзаменационных комиссий, соответственно сотрудники регионального Центра обработки информации, которые осуществляют информационное и технологическое обеспечение проведения экзаменов. В противном случае их нарушения останутся юридически и формально безнаказанными. Кроме того, необходимо отметить, кто же может привлекать к административной ответственности. На сегодняшний день контроль в пунктах проведения экзаменов и региональном Центре обработки результатов и информации может осуществлять только федеральный орган, то есть Рособрнадзор, но штатная численность Рособрнадзора не позволяет осуществить эти действия в масштабах всей страны. При этом у нас существует система региональных органов, власти, осуществляющих полномочия по контролю в сфере образования. Исходя из установленного порядка они не имеют права осуществлять такую деятельность в пунктах проведения экзаменов. Причина такого ограничения не совсем ясна, поэтому мы предлагаем предоставить региональным органам в рамках переданных полномочий право на осуществление контроля в сфере общего образования.Мы знаем, что нарушения законодательства, которые выявляются в процессе проведения ЕГЭ, выделяются как признаки общеуголовных составов преступления, начиная с мошенничества, злоупотребления полномочиями, но все это только теоретическая возможность привлечь виновных по этим статьям, тем более что исходя из норм Уголовного кодекса РФ сотрудники временно создаваемых центров, пунктов проведения экзаменов или центров обработки информации не могут пока считаться должностными лицами и соответственно не могут нести ответственность по этим статьям Уголовного кодекса РФ. Поэтому, может быть, стоит подумать о введении специальной статьи, предусматривающей наказание за нарушения, связанные с проведением единого государственного экзамена. Нам недавно стало известно, что в других странах такая ответственность установлена, например во Франции. Наверное, стоит выделить наиболее грубые и общественно опасные деяния в рамках проведения единого государственного экзамена и предусмотреть за них уголовную ответственность.

Борис СТАРЦЕВ: ЕГЭ не волшебная палочка, у нас в вузе нет ощущения, что это какой-то всеобъемлющий универсальный инструмент, который может решить все задачи. Вместе с тем показатели ЕГЭ, которые нам приносят абитуриенты, вполне соответствуют уровню их знаний, коррелируют с результатами зимней сессии первокурсников, чуть хуже уже коррелируются с результатами летней сессии. Что касается совершенствования самих механизмов ЕГЭ, то тут есть о чем подумать, мы очень заинтересованы в сильных абитуриентах, ЕГЭ как социальный лифт работает, и мы очень хотим, чтобы вот это направление развивалось дальше. Пользоваться только ЕГЭ для оценки поступающих в вуз было бы не совсем корректно.Что касается скандальных событий, когда поймали девушку, которая за молодого человека сдавала, то это, безусловно, показатель нравственности как организаторов, уж простите, так и самих этих детей. В этих фактах нет ничего нового, приемная комиссия нашего вуза может рассказать с ходу о десятках таких сюжетов – мы каждый год ловили самых разных прохиндеев. Там чего только не было, можно было бы сериал снять, наверное.

Александр Асмолов, директор Федерального института развития образования: Я недавно перечитывал Салтыкова-Щедрина, и мне запала в голову следующая фраза, написанная в XIX веке: «И снится мне сон, и просыпаюсь я в России через 100 лет, и что же я вижу? Опять пьют и воруют». Вот эта фраза Салтыкова-Щедрина достаточно точно относится к любым нашим ситуациям. Когда мы говорим, что ЕГЭ виновник всех зол, – это смешно, наивно и утопично. Нечего кивать на ЕГЭ, когда «рожа» общества крива. Я хочу, чтобы мы поняли природу социальных реакций подобного рода. Первое – исторически мы проходим опять тот круг, который проходили, когда пытались ввести тестирование. Центральным моментом было тестирование знаний (мы помним печально известное постановление о педологических извращениях в системе Наркомпроса), за которым стояла не просто неудача того или иного ребенка, и все мифы об этом. Любая система тестирования – это поддержка разнообразия и индивидуальных различий, она выделяет и оценивает эти индивидуальные различия. Когда нам нужно поголовное тоталитарное управление, любое тоталитарное управление вступает в конфликт с системой тестирования, это абсолютно четкий шаг. Поэтому реакция на ЕГЭ – не профессионального сообщества реакция, это реакция на социальную инновацию, за которой стоит попытка провести не образовательную, не инструментальную оценку, а попытка диагностики в обществе. Каждый раз, когда кого-то из нас пытаются диагностировать, мы защищаемся, работают могучие механизмы психологической защиты. Сегодня мы имеем дело с могучими социально-психологическими механизмами защиты, которые касаются ЕГЭ. В этом не поверхностные, а глубинные причины той социокультурной ситуации, которая складывается вокруг этого экзамена.У нас нет четкой культуры тестирования и диагностики, у нас практически отсутствуют курсы подготовки профессиональных тестологов, специалистов по квалиметрии и диагностов. Мы опять делаем глобальнейшую систему в стране в образовании, забыв, что для нее нужно образование. Без профессиональных тестологов и диагностов мы будем иметь дело с постоянными рисками. Поэтому дело образования – ввести изучение тестологии в серьезных вузах, без квалиметрии оценки качества как определенной методологии мы тоже ничего не сделаем.Никакая одна процедура сама по себе не даст объективной оценки качества знаний, поэтому формула «единый, но не единственный» должна четко быть понята и отрефлексирована на самых разных уровнях. Мы имеем дело с разными ситуациями и должны подготовить именно культуру тестирования, а не просто тестирования и диагностики.Есть еще одна формула, которую я очень люблю: «А за контент ответишь». По сути дела, мы отвечаем за контент, в этой ситуации я бы хотел обратить внимание на те дискретные КИМы и те процедуры оценки, с которыми имеем дело. Кто их только не критикует, но дело не в том, чтобы критиковать сегодняшние КИМы. Дело заключается в том, что сегодняшние КИМы вступают в резкое противоречие с инновационными стандартами образования, которые приняты для начальной школы, для средней школы, а еще больше они вступят (и будут полные похороны ЕГЭ как непродуктивной дрессуры), если примут стандарт старшей школы. Поэтому мы должны сегодня четко понимать, что подготовленные, принятые на двух уровнях школы стандарты, а также те, что рано или поздно будут приняты по поводу старшей школы, – это похороны сегодняшних КИМов, они должны будут через некоторое время уйти в прошлое. Эти КИМы нещадны по отношению к ребенку, порождают клиповое мышление. Ситуация здесь мне кажется сверхпечальной, мы должны именно работать с контентом, если хотим изменить ситуацию.ЕГЭ сегодня выступает как оценка, но кого? Ребенка? Нет, не только ребенка, отсюда такая игра – салочки ответственности. ЕГЭ – это оценка губернатора по региону, губернатор по ЕГЭ оценивает регионального министра образования. В результате и возникает то, что я называю идеологической коррупцией, когда мы сталкиваемся с особыми фактами, когда у нас получается, что делаем паркеты, паркеты и паркеты, а на самом деле уходим от объективной диагностики знаний. Если ЕГЭ будет восприниматься в обществе как жесткая оценка, которая приводит к имитации, то мы опять будем заниматься имитацией, а не сутью дела, в этом смысле порочную, идеологически коррупционную логику, с моей точки зрения, надо жестко разорвать.Владимир СОБКИН, академик РАО:- В начале 90-х годов, когда был соруководителем программы образования в Российской Федерации, я пытался найти систему индикаторов для оценки качества образования. И кроме числа поступающих в вузы, числа медалистов и оставленных на второй год, никаких других индикаторов качества образования не было. В этом отношении без создания некоторых измерителей, которые позволяют фиксировать состояние образования на разных уровнях – на региональном, на школьном, как мне кажется, эффективное развитие образования невозможно. Это безусловный момент, связанный с поддержкой ЕГЭ, а вот дальше начинаются сложности. С моей точки зрения, были допущены фундаментальные ошибки во время разработки ЕГЭ. В первую очередь это игнорирование социального контекста, который должен был сопровождать этот измерительный инструмент. Вся система социальных индикаторов, которая позволила бы потом использовать ЕГЭ для принятия эффективных управленческих решений, к сожалению, не была создана. Никакие серьезные социальные индикаторы проведение ЕГЭ не сопровождают.Есть очень серьезные проблемы, которые высветил ЕГЭ в системе образования. Я очень благодарен Виктору Болотову, который, будучи руководителем Рособрназдора, попросил меня принести результаты социологического опроса, когда мы опросили более 3000 учителей, он не вмешивался ни в инструментарий, ни в заказ, у него была единственная просьба – посмотреть, как отвечают на вопросы о ЕГЭ те, кто имеет практику работы с ЕГЭ, и те, кто этой практики не имеет. Действительно, получились очень серьезные различия: те учителя, которые имели опыт работы с ЕГЭ, позитивно относились к его введению, потому что их готовили, при этом поднимался их социальный статус, все это шло в копилку системы. Учителя, которые были включены в инновационную работу, которые работают по авторским программам, по инновационным программам, резко отрицательно относились к системе ЕГЭ. В этом плане, мне кажется, была допущена управленческая ошибка, связанная с тем, что не было определенной стратегии работы с педагогической элитой и с педагогическим корпусом, с теми, кто сориентирован на инновационную работу и на инновационную практику.Еще один момент – совмещение функции аттестации и испытаний при поступлении в вуз. Учитель оказался отчужденным от результатов своей деятельности, ученик реально оказался отчужденным от своей жизни в течение 11 лет в школе. При всей разнице была определенная прелесть, когда смысл (большой, человеческий, этический, нравственный, педагогический) заключался в том, что ученик сдавал экзамены своим учителям, и это был результат его обучения в школе. Ситуация, сводящая и обезличивающая результаты обучения в школе, технотизирующая процесс образования в школе, – серьезный случай. Здесь не надо прикрываться тем, что мы убираем взяточничество. Новый инструмент показал, что ничего фундаментально не изменилось, но появилась ситуации, деформирующая этику педагогической профессии.Нынешний руководитель Рособрнадзора Любовь Глебова тоже просила нас сделать некоторый анализ результатов ЕГЭ, были проанализированы эти результаты, проведен сравнительный анализ по разным регионам, типам школ. Результат получился жесткий, оказалось на деле, что есть в системе образования школы, которые не дают вообще никакого уровня, соответствующего показателям ЕГЭ. Никаких управленческих решений по поводу этих результатов и по поводу того, что реально показал ЕГЭ в плане дифференциации образования, не было. Непринятие никаких серьезных управленческих решений в сфере образования ни на каком уровне, кроме бюрократического, вызвало, как мне кажется, эффект нынешнего года, потому что никаких позитивных, ясных, кратких рекомендаций, понятных учителям, родителям, ученикам, направленных на улучшение образования с помощью ЕГЭ, я не услышал. В этом году 1 июля я зашел на сайт Рособрнадзора, попытался понять, какие данные вывешены, для того чтобы мне, как специалисту и социологу, без просьбы Глебовой провести нормальный социологический опрос по сдаче ЕГЭ. Я там не нашел ничего. Никаких свободных данных по регионам, данных по типам образовательных учреждений нет. Для чего тогда эта система и на кого она работает?Алексей МАЙОРОВ, заместитель руководителя аппарата Комитета по образованию Госдумы:- На время проведения ЕГЭ изменился характер дискуссии о нем. Раньше человек выходил и говорил о том, как плохи контрольно-измерительные материалы, как плохи разработчики, и приводил несколько цитат. В этом году после принятия нормативных документов, запрещающих использование телефонов, стали приводить примеры нарушений закона и говорить не о том, какие плохие разработчики, а как плох сам ЕГЭ, критика авторов КИМов перешла на весь ЕГЭ целиком. Плюсы ЕГЭ почему-то остаются за скобками общественной дискуссии, Когда полицию начинают оценивать по раскрытым преступлениям, полицейские перестают их регистрировать. Когда начинают оценивать по раскрытым, они начинают регистрировать все подряд и быстренько их раскрывают. Механизм один и тот же, поэтому задача состоит в том, что нужно всячески поощрять и активизировать создание систем тестирования, систем психологического тестирования на выявление одаренных и неодаренных детей, чтобы тестирование как способ стало обыденным явлением, было понятным.Понятно, что мы движемся к общественной экспертизе КИМов, но как должна выглядеть общественная экспертиза контрольно-измерительных материалов, в чем она должна заключаться? Наиболее важен запрет на использование ЕГЭ, кроме как для целей ЕГЭ, потому что инструмент появился, министры и губернаторы его используют, и нам предстоит заменить его другим инструментом.

Виктор Болотов, вице-президент РАО: На самом деле ЕГЭ – это экзамены с высокими ставками, в какой форме бы они ни проводились – в форме тестирования или традиционного экзамена. Кстати, ни в одной стране мира экзамены с высокими ставками не используются как единый способ, для того чтобы квалифицировать образование на региональном, муниципальном, школьном уровне и учителей в отличие от нас, где есть два момента: ЕГЭ – одна из ведущих позиций для оценки эффективности деятельности губернатора и мэра и независимая система оценки индивидуальных достижений учащихся. В независимой системе оценки индивидуальных достижений учащихся важна технология самой независимой оценки, это серьезная проблема, которая обсуждается во всем мире, а не только у нас. Все предложения, выдвинутые в Общественной палате год назад, так и остались гласом вопиющего в пустыне. Я думаю, что имеет смысл сделать рабочие группы по обсуждению того, что сделали, в Комиссии по развитию образования Общественной палаты, в Рособрнадзоре, в РАО.Исаак ФРУМИН, научный руководитель Института развития образования ВШЭ:- Я всегда выступаю против цензуры, но даже я пришел в ужас от той героизации и упоения мошенничеством, которое происходило в СМИ. Не надо здесь все сваливать на процедуру. Если за этих пацанов (за 3000 долларов) студенты сдавали ЕГЭ, чтобы украсть бюджетное место в приличном вузе у ребенка из Чувашии или Чукотки, то об этом надо прямо говорить. Выглядело это просто отвратительно.Надо поставить вопрос о том, чтобы ввести сертификат для людей, которые составляют тесты ЕГЭ, пусть это будут серьезные сертификаты, пусть эти программы открывают другие вузы, сейчас, когда мне попадаются специалисты, которые зарабатывают себе составлением этих экзаменационных материалов, от их квалификации приходишь просто в ужас.

Максим Дулинов, заместитель министра образования и науки РФ: Так инструмент оценки качества, как составная часть общего образования ЕГЭ все-таки необходим. Самое неправильное решение – это административное решение по последствиям этого ЕГЭ. Если наказать в связи с низким результатом ЕГЭ директора, учителя, это будет иметь негативный моральный аспект. При подведении итогов гораздо важнее социальный и общественный эффект. На проведение мониторинга начиная с любого класса нужно нацеливать наши школы. Стандартный вариант сейчас – четвертый, седьмой, восьмой классы надо приучать к тестированию при условии, что никакого оценивания с административными выводами не будет.