Мои дети — мои лучшие друзья
Главный редактор «Правмира» Анна Данилова поговорила с доктором психологических наук, академиком РАО, профессором МГУ Александром Асмоловым о школе, ЕГЭ, вундеркиндах и его детях от разных жён.
О трех проблемах школы
— Мы — цифровые мигранты. А дети наши — цифровые аборигены. В каком-то смысле, учителя отстают от детей, которые дышат в информационном мире. И это одна из главных проблем.
Второе — непонимание не только того, что там будет до школы, но и что такое школа. Школа — это институт понимания между поколениями, диалога, а не передача тех или иных упакованных знаний. <…>
Так же, как есть церковь как здание и Церковь как система — есть школа как здание и как мировоззрение. Сегодня школа как здание может уйти в прошлое.
Мы в школьном образовании любим главного героя по имени «ежик в тумане»… Потому что не знаем, куда идти.
На вопрос о технологиях в изменившемся мире я вслед за Виктором Франклом, создателем экзистенциальной психологии, и вслед за другой формулировкой Ницше в его книге «Человеческое, слишком человеческое», повторяю: тот, кто знает «зачем», найдет любое «как». Но Франкл, пройдя Освенцим, сказал это по-другому. Тот, кто знает «зачем», сумеет выстоять любое «как». <…>
Родительство — самая сложная профессия на земле. Родители со своими быстроменяющимися детьми говорят: «Мы хотим, чтобы они пошли туда. Мы хотим, чтобы они сделали то-то», «А какая программа нужна? А в какую школу пойти? А в какой вуз пойти?» Но родители, задумайтесь, не превращаем ли мы детей в заложников наших, пусть самых замечательных, но амбиций?
Сегодняшние педвузы держатся на рынках родительских амбиций. Потому что кто не попал в другие вузы — идет туда. И в этом ключевая трагедия нашей страны.
Почему дети перегружены
— …Перегрузка — это когда у вас нет интереса к собеседнику. Нет интереса к тому, что вам рассказывают, и тому, что сегодня называется грозным словом «контент». То есть перегрузка возникает тогда, когда у детей нет мотивации к обучению.
Перегрузку сводят к огромному количеству часов, но прежде всего надо сказать, интересно детям или не интересно. И что это за часы. <…>
Когда перед вами зануда, монотония и нет разнообразия, то перегрузка у детей возникает очень быстро.
Поэтому первое, что нужно сделать, чтоб не было перегрузки — создать мотивирующие детей программы, в которые ученики погружались бы и не хотели бы из них выплывать. <…>
«ЕГЭ нацелено на дрессуру»
— Надо реорганизовать ЕГЭ, чтобы оно было нацелено на смыслы, а не на дрессуру.
Изменить задания. И не превращать сдачу ЕГЭ в ситуацию, будто ты находишься в камере, на тебя смотрят прожекторы — как будто ты приговорен к тому, что пришел сдавать экзамен, всех обмануть и что-то списать.
Когда у тебя есть смыслы — тебе не надо списывать.
Олимпиады тоже бывают разными. Есть олимпиады, где, как в ЕГЭ, начинает преобладать натаскивание, но они уйдут в прошлое. <…>
Я не вижу жесткой корреляции между сдачей классических вступительных экзаменов в вузах и сегодняшним ЕГЭ.
Фальшивые «стобалльники» — у меня опыт по МГУ — быстро отваливаются. Не тянут.
В некоторых системах образования мира принимают на первый курс огромное количество людей. А после окончания первого семестра и последнего есть отсев. Мне кажется, это достаточно разумно и позволяет не создавать такую воронку, через которую бы никто не мог пройти.
О вундеркиндах
— Бывает уникальная специальная одаренность в области шахмат, музыки, математики, живописи. В этом случае четко развиты специальные способности и их надо поддержать непременно. Родители, которые видят такое в своих детях и не жалеют сил, чтоб это поддержать, правы.
Но при этом они должны, как никто, ощущать риск поддержки только специальной одаренности. Выготский говорил: «Будущее вундеркинда в его прошлом». Вундеркинды часто превращаются в маленьких старичков. Они уже в 12 лет все знают, они скептичны и иногда даже циничны.
Остаются ли они непревзойденными мастерами? Да, остаются. Но их жизненные перспективы резко схлопываются, и возможность их дальнейшего развития очень часто резко трансформируется.
И при этом мы часто сталкиваемся с тем, что я называю трагедией одаренного ребенка. Суицид среди одаренных детей на 20% больше, чем среди тех, кто не имеет специальных способностей. Это надо иметь в виду. Одаренные дети — это дети группы риска.
…Развивая специальную одаренность, важно постараться компенсировать ее, чтоб ребенок нормально вошел в социализацию. Чтобы его общение с другими детьми было позитивным и радостным. Чтобы радости детства были испытаны.
«Мои дети — мои лучшие друзья»
— Я считаю себя отцом, который по многим социальным и психологическим причинам, в том числе потому, что все время пытался строить то систему психологии, то системы образования, недостаточно уделял внимание своим детям.
У меня дети от разных жен. И я невероятно благодарен им. Прежде всего — матери старшего сына Григория. Там была очень тяжелая ситуация, длительная разлука, но она вырастила сына, который любит своего отца.
Мои дети — это мои лучшие друзья.
Один замечательный певец, когда его спросили: «Как вы воспитываете своих детей?» — емко ответил: «А я их не воспитываю, я с ними дружу».
Мне невероятно повезло с детьми.
Было бы странно, если бы я сказал: «Какие у меня одаренные дети!» Но младший сын, Тимофей, работает со школьниками и, закончив Российский государственный гуманитарный университет по специальности «Защита информации», ушел полностью в работу с подростками. А старший, Григорий, прошел серьезнейшие школы.
Ему было шесть лет, я открыл его записки и вдруг увидел: «Папа слишком увлекается Фрейдом». То есть, я понял… За этим же стояла не обида на Фрейда. За этим стояло то, что ему не хватает моего внимания.
У меня они уникальные почемучки. И в этом я счастлив. Они не устают задавать вопросы. А сегодня, что бы я ни делал, любую свою идею, любую статью пытаюсь обсудить с детьми. И смотрю в них, как в зеркало. <…>
Благодаря тому, что я счастливо удивляюсь своим детям, я не перестаю удивляться себе. И испытываю, как и вы, постоянный невроз — что я буду им не интересен. Что не почувствую их мотивацию. Не почувствую их радости. Что вдруг стану равнодушен к их боли.
Эти неврозы — всегда со мной. И я не хочу, чтобы они пропадали.