Если для меня любые гаджеты – это протезы, то для детей нового поколения это импланты, это их дорощенные органы

– Каждый раз, когда мы в культуре сталкиваемся со сложными ситуациями, у нас есть огромная тяга дать простые решения. В 20-е годы у нас было простое определение: «Что такое коммунизм? Это советская власть и электрификация всей страны». Каждый раз предлагали простые решения сложных ситуаций: электрификация, индустриализация, коллективизация и так далее – и все мы будем счастливы. Сегодня мы ищем простое решение, когда говорим: что сделать, чтобы наше общество изменилось? Чтобы наша страна снова стала опять более-менее воспринимаемой миром и собой, чтобы прошла цифровизация всей страны. И это меня пугает.

Когда предлагается решение в жанре «цифровизация ради цифровизации», придет «цифра и всех спасет», оно несет в себе огромные риски.

Упрощение этого решения в следующем: любая технология имеет смысл только тогда, когда мы понимаем, ради чего она делается.

Сейчас, когда мы говорим, что цифровизация здесь и там, что в школы непременно приходит онлайн, но при этом не меняется сама система, подготовка учителей, восприятие родителей и так далее, мы выдергиваем один из моментов из общей системы и говорим: «Копать надо вот здесь, под фонарем».

Помните анекдот про человека, который ищет потерянный кошелек под фонарем, потому что там светло? То же самое в нашей стране с цифровизацией: копаем и думаем, что если наработаем общие модели, с образованием и человеком станет лучше. Попытка искать под фонарем вместо того чтобы увидеть, что в мире происходят более широкие вещи, – тот риск, с которым мы сталкиваемся.

Ключевая позиция заключается в том – здесь я придерживаюсь мнения замечательного психолога Льва Выготского – что образование ведет за собой развитие. Образование может работать в двух разных режимах. Первый – режим подавления разнообразия, и в этом плане оно выступает как уникальный историко-революционный механизм. Второй – как поддержка разнообразия. Если мы предлагаем те или иные гибкие платформы и решения, которые увеличивают возможность того, что мы называем «педагогика персонализации», то мы сталкиваемся с тем, что цифра, как любое орудие, помогает решить серьезнейшие ситуации, которые происходят вокруг.

Вместе с тем выдергивать образование из мощных психологических трансформаций, которые происходят вокруг, – большая ошибка.

Обратите внимание на название: «Гадкие лебеди Стругацких как антиутопия образования будущего». Сегодня мы сталкиваемся с межпоколенческим дефолтом, когда все больше усиливается цифровой и вообще социальный разрыв между поколениями. Мы оказываемся с детьми в совершенно разных мирах. Кто смотрел или читал «Гадкие лебеди Стругацких?». Это уникальная антиутопия: описывается, насколько наши дети становятся умнее, мудрее и сильнее нас.

Ключевая трагедия современного образования не в цифре, а в том, что идет трансформация установок, и мы начинаем отставать от наших детей.

Однажды я подарил ребенку 4-5 лет замечательные сказки Пушкина, с великолепными картинками. Ребенок взял книжку и попытался «раздвинуть» картинки двумя пальцами, но понял, что это плохой айпад. И я увидел беспредельно обиженное лицо, которое мне показало, что я из Юрского периода, что он настоящий цифровой абориген, а я цифровой мигрант. Это очень четко показывает, что дети уже живут в другой реальности.

В этой цифровой реальности я живу, как глубинный инвалид. Если для меня любые гаджеты – это протезы, то для детей нового поколения это импланты, это их дорощенные органы. Мне приходится обучаться каждому шагу по микрону, а им, трехлеткам, пятилеткам, учиться не надо. Они уже живут в цифровом мире и знают, как действовать. Когда я не могу что-то сделать с телефоном, пятилетка берет и через секунду все работает. Он не знает, как это сделал, но у него настолько практически мощный интеллект, что он четко находит те решения, которые мы найти не можем.

Сейчас наш мир – мир перегретых скоростей, мы все время спешим. У меня, как и у многих из вас, есть «синдром современника» – того, кто постоянно бежит за бегущим днем и не может его догнать.

Почему школьные учителя отстают от цифры и как это исправить? Ключевые моменты – это сопромат в сознании учителей. Учителя, особенно определенного поколения, заточены на другие программы и воспитывались в другом мире и им тяжело входить в другую реальность. В этом смысле простое решение – жесткая информатизация всех школ.

Главное, с чего необходимо начинать, – четкое понимание, что должно быть другое, вариативное, смысловое образование, а не образование по принципу подобия, когда мы только репродуцируем, а не создаем ситуацию, в которой дети бы всегда оставались почемучками.

И почемучки не исчезали бы в 5-6 лет. Диагноз образованию, из-за которого все трудности, наиболее ярко поставил Самуил Маршак своими стихами: «Он взрослых изводил вопросом «Почему?», его прозвали маленький философ. Но только он подрос, и начали ему преподносить ответы без вопросов. И с этих пор он больше никому не задавал вопроса «Почему?».

Беда заключается в том, что ключевая социокультурная технология школы строится по формуле «ответы без вопросов». Мои студенты ставили эксперимент: подходили на улице к прохожим и спрашивали: «Скажите, какая в Бразилии погода?». От них отшатывались или показывали [пальцем у виска]. Ребенок приходит в первый класс, садится за парту, как на каторгу, и в этой неизменной позе замкнутости пребывает больше 10 лет. Он ни о чем не спрашивал учителя, но тот начинает давать те или иные знания. Если раньше говорили: «Надо учиться, учиться и еще раз учиться», то ключевая формула сегодняшнего образования: «Надо мотивировать, мотивировать и еще раз мотивировать». Необходимо изменить систему, в которой сегодня оказывается ребенок по очень многим причинам.

Дело не только в цифровизации. Сегодня школа перестала быть монополистом на знания. Онлайн-реальность становится другим миром, конкурентным по отношению к школе – наши дети получают огромное количество знаний именно оттуда.

«Консерватизму школьного образования надо сложить гимн»

Школа в какой-то мере держит эту конкуренцию (с онлайн-реальностью), но почему? Сегодня многие дети испытывают серьезные личностные переживания, что они не могут находиться в школе, а должны все время быть в онлайне. Потому что в нашей культуре школа давно перестала играть роль только когнитивной накачки знаний, это место диалога между детьми и между поколениями. Это культурный институт, главная задача которого – понимание между поколениями. И когда дети сегодня из-за пандемии не могут пойти в школу, резкая депривация общения для них более болезненна, чем непередача знаний. Благодаря тому, что школа как институт культуры – уникальная площадка коммуникаций, а не благодаря передаче знаний, школа держит эту конкуренцию.

Если раньше ключевая линия была «ребенок – взрослый», знания передавали сверху вниз, то сегодня ситуация меняется. Есть понятие «Продвинутый сверстник»: они не меньше определяют развитие, чем учителя.

Детская субкультура является уникальным миром, который дает знания. Благодаря такому сложному стечению обстоятельств школа еще держит удар, но риски нарастают, потому что поколение учителей, которые пришли, потому что так сложилась их жизнь на многие годы, так или иначе вымывается миром цифровизации и временем. А школа остается непрестижным явлением.

Если в Финляндии учитель – одна из самых выигрышных профессий, попасть в которую очень трудно и придя в которую получаешь благополучие и счастье, у нас, как писал Выготский, в школу идут отставные солдаты жизни.

Вдумайтесь в эту фразу. Очень часто в педагогические вузы идут те, кто не попал в другой вуз. Если мы сегодня не решим ситуацию в стране с педвузами, вы проиграем. Поэт Коржавин сказал: «Смерть России рождается в педвузах». От того, какие в стране учителя, зависят очень многие вещи.

Педагогические вузы должны стать антропологическими университетами – ключевой линией должна быть именно антропологическая. По сути, педвузы – это уникальное мастерство человековедения. В этом смысле они должны быть очень сильно трансформированы, иначе у них нет будущего.

Как будет меняться роль учителя в процессе развития онлайна? Низведется ли она до «нажатия кнопки»? Ключевое, что сегодня должно происходить, это не смена знаний, а смена ролевой модели поведения учителя. Мы сталкиваемся с ситуацией, когда наряду с трансляцией знаний на первый план выходят новые модели ролевого поведения учителя. Они передаются «триадой педогогики персонализации»: мотивация, навигация и коммуникация.

Учитель в школе – прежде всего мастер мотивации, он должен завладеть вниманием ученика. Это искусство в хорошем смысле слова театральной педагогики в стиле Станиславского. Учитель как мотиватор – главное, что должно быть порождено системой подготовки человековеда. Второе – мы впервые оказались в ситуации множественного выбора. Информации сейчас море. Когда я веду лекции и общаюсь со студентами, то задаю вопросы и прошу их быстро находить в гаджетах ответы, а не веду монолог. Вторая роль учителя – навигация в мире знаний, третья – мастерство коммуникаций. Без этого передача смыслов не получится.

Вместо научного поиска и исследования человек быстро получает готовое решение. Не является ли это демотивацией? Сегодня как никогда ведущей деятельностью человека является человек-исследователь, человек поиска. В школу, пусть неуклюже, пытаются ввести проектные методы, чтобы человек исследовал.

Беда школы жестких алгоритмов в том, что даются задачи, в которых есть все условия. В реальной жизни есть модель проблемных ситуаций, с избыточными и недостаточными данными. Именно они должны прийти в школьную жизнь. Именно тогда и появляется исследовательское поведение.

Если мы не даем возможности интеллектуального труда, происходит деградация высших психических функций. 20 лет назад я садился в такси и знал, что, если таксист хороший, он меня довезет. Сегодня, если у него сломается навигатор, он окажется в ситуации «Куда ехать?». Когда мы не можем действовать без гаджетов – это проигрышная ситуация. Любая технология, в том числе цифровизация, несет риски, и надо четко их понимать, а не демонизировать.