Глоссарий. Образовательная реформа
Мы продолжаем публикацию материалов проекта «Глоссарий», подготовленного совместно с порталом «Твоя история». В рамках проекта ведущие российские ученые, предприниматели, деятели культуры и общественные деятели попытались дать свое определение основным терминам и понятиям, в которых Россия осознает себя в последние четверть века.
Много имен, которыми называют 90-е годы. Кто-то называет эти годы «временем ожидания реформ», кто-то не жалеет темной краски и говорит «лихие 90-е», но в какие цвета ни красились бы эти годы, для меня это счастливое время развития образования. И когда я говорю «счастливое» – это означает, что именно в те годы произошли столь резкие изменения образования, которые до сих пор являются стратегическими для развития образования в разных странах мира. Я не буду долго искать в кармане те или иные факты, а начну с самого знаменательного факта, связанного с хронологией. Как только появилась страна по имени Россия, первым указом Президента Российской Федерации стал указ о развитии образования. Этот указ так и вошел в историю как указ №1. И в разработке этого указа принимали участие самые яркие представители новой России. Среди них я прежде всего назову, к сожалению, ушедшего недавно министра образования тех времен Эдуарда Днепрова. С этим указом были связаны действия и Егора Гайдара, очень много для появления этого указа сделал человек, которого я имею гордость называть своим другом, — Геннадий Бурбулис.
Можно как угодно называть его: «указ-утопия», «указ-мечта», «указ – несбывшееся ожидание». Но ведь «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», и указ был той сказкой, которая определяла, с чего надо начать, если мы хотим построить либеральное, свободное, гражданское общество? Иногда говорят: «в начале было дело», «в начале было слово». Для России 90-х годов, если ориентироваться на указ №1, в начале было образование. И именно поэтому шли бои за образование между Государственной думой, между определенными представителями Российской академии образования (до этого Академии педагогических наук СССР) и теми, кто получил название «реформаторы».
Рассказывать о любимом деле и любимой линии жизни всегда непросто, как вообще объясняться в любви. Но когда я говорю о 90-х, жанр моего общения – это объяснение в любви тому времени и тем годам. Именно в те годы было предложено то, что сегодня входит в образование и то, с чем сегодня начинают бороться, а именно – вариативное развивающее смысловое образование. Что это значит? В самом начале 90-х был поставлен вопрос: почему мы должны двигаться в развитии культуры только через альтернативы? Если я к кому-нибудь приду и спрошу: «Вы за кого: за Рубенса или за Дюрера?», на меня посмотрят с удивлением. Но когда в образовании спрашивали: «Вы за систему Давыдова и Эльконина как развивающее обучение или вы за систему традиционных букварей Горецкого, где даются знания, умения, навыки?», начинали думать: «или-или». Но именно тогда, в 90-х годах, появился сам термин и сам конструкт «вариативное образование» как расширение возможности личности. Концепция вариативного образования как образования, дающего каждому человеку возможность пойти по своей индивидуальной траектории развития, осуществлялась через то, что появились и пошли по всей России развивающие программы, касающиеся дошкольного образования, касающиеся начальной школы, появились лицеи, гимназии, появились странные термины, которые были административным новоязом: «школа-лаборатория».
Все это было связано с 90-ми годами. Пересказывать можно сколько угодно, но герои того времени — и Эдуард Днепров, и первый президент Российской академии образования Артур Петровский, и самозабвенный мастер влюбленности в детство Шалва Амонашвилли – все они старались создать ту энергетику (вместе с Василием Васильевичем Давыдовым, вместе с многие годы занимавшей пост министра образования Москвы Любовью Кезиной), которые бы давали уникальное пространство развития.
Получилось ли у нас? Нагло говорю и немножко гордо: у нас получилось. У нас получилось то, что появились разные программы развивающего вариативного образования. Они стартовали, прежде всего, наиболее успешно в начальной школе. У нас получилось то, что вместо монополии на мысль (а монополия на мысль – это безмыслие) появились разные программы и разные разработки, получилось то, что слова «программа» и «стратегия развития образования» стали восприниматься как необходимые документы для каждой образовательной организации. И именно тогда во многих лицеях, гимназиях появились также программы универсального образования, чтобы ребенок, выходящий из этой программы, владел одновременно и естественными науками, и миром гуманитарных наук. Мы с самого начала хотели уйти от оппозиции «физики и лирики». И мы четко понимали, что деление познания на гуманитарное, которое в одной комнате, и познание естественнонаучное, и в том числе математическое, в другой комнате, мешает образованию сделать главное. А что главное для образования? Чтобы у человека, который растет, была реальная, целостная картина мира, позволяющая ему действовать в разных ситуациях.
В 93–94-м годах появился цикл работ, который мы назвали «Школа неопределенности». А что это значит? Что ребенок должен учиться решать задачи, построенные по формуле «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю, что». Чтобы модели школьных заданий, школьных задачек были моделями, приближающимся к неопределенным моделям жизни, и нам легко это было подавать, потому что уже с детства ребенок тянется к небылицам, небывальщинам. И именно тогда же мы очень захотели, чтобы в школу как никогда пришла мотивация. Для этого мы позвали в качестве наших соратников и союзников замечательных писателей, среди которых я назову, прежде всего, уже, увы, ушедшего моего друга Бориса Заходера, всегда немножко наглого Эдуарда Успенского. И Эдуард Успенский по нашей просьбе, он был весьма оригинален, быстро сделал работу под названием «Бизнес крокодила Гены. Экономика для начальной школы». То есть мы хотели, чтобы ребенок хотел учиться.
Я принадлежу к определенной научной школе, школе культурно-исторической психологии Льва Семеновича Выготского, Александра Романовича Лурия, Алексея Николаевича Леонтьева. Выготский писал о кризисе образования и говорил: «Наш ребенок бы и умел, и знал, и мог, но его беда в том, что он, прежде всего, не хочет». Поэтому задача сделать так, чтобы, во-первых, ребенок захотел учиться, и во-вторых, не только захотел учиться, но и усвоил универсальные учебные действия. Сегодня через все стандарты образования России, задуманные тогда, идет идеология школы культурно-деятельностной психологии Выготского, которая именно в те годы благодаря линии Выготского, Леонтьева, Давыдова, Эльконина стала ключевой линией развития образования, ориентированной на личность. Мы также говорили о том, что образование должно двигаться по пути от культуры полезности к культуре достоинства. И опасно, чтобы дети вырастали как солдаты Урфина Джуса.
В те же годы стало нормой, что дети приходят в разные школы в разной форме, в разной одежде, а не в униформе. В те же годы появилось многообразие учебников и программ, в те же годы появилось многообразие издательств. И, как сообщает http://www.mk.ru/economics/2018/06/08/ao-izdatelstvo-prosveshhenie-prodolzhaet-razvitie.html, вместо одного моноиздательства «Просвещение» появился целый ряд издательств. И все это было уникальное движение, связанное прежде всего со школьной жизнью.
Получилось ли? Да, получилось. Это было зафиксировано в законе об образовании, который был подготовлен группой моих коллег в 1992-м году. И любые версии этого закона, в том числе закон 2012-го года – это уточненные версии, как признают многие эксперты из разных стран, одного из самых либеральных законов об образовании. Этот закон логически вытекал из указа об образовании, Указа №1 Бориса Николаевича Ельцина. Также, по большому счету, именно в те годы мы ставили задачу, чтобы выросло поколение, не знающее страха перед властями. Дело заключается в том, что школа свободного мышления – это было то, что мы считали невероятно необходимым. И формула «Думайте сами, делайте сами и говорите собственными голосами» полностью относилась к логике развития образования.
Что пришло из 90-х годов в наше время? При всех сложностях после 90-х годов мы сделали ряд ключевых программ. Одна из этих ключевых программ – формирование толерантного сознания в России. Толерантность здесь понимается как норма поддержки разнообразия, связанная с уменьшением ксенофобии, рисков этнических и социальных конфликтов. Это была одна из программ, которая шла в те годы, и сегодня как бы кто ни ругал толерантность, как бы ни называли нас, кто эту программу вводит (простите за термин, не я его придумал), «толерастами», все равно мы считаем, что эта программа связана с разнообразием нашей страны, и при этом исповедуем формулу «равные, но разные», когда строим эту программу. И мы продолжаем ее разрабатывать.
Вторая программа – это программа развития образования, которая выразилась в новом поколении стандартов. На сегодняшний день прямо из 90-х годов пришли новые инновационные стандарты образования России. Среди них – самый новый (почти самый новый, если говорить точнее) – это стандарт дошкольного образования. Ключевой принцип этого стандарта – принцип поддержки разнообразия детства, что вызывает у многих вопросы, но вместе с тем мы всячески хотим показать, что детство – это самоценный этап развития ребенка, а не только подготовка к взрослой жизни. Мы показываем на парадоксальных формулах, что ребенок (раньше говорили, и было в сознании зафиксировано и запечатано) ходит в детский сад, чтобы готовиться к школе. Для чего он ходит в школу? – Чтобы готовиться к вузу. Для чего ходит в вуз? – Чтобы готовиться к работе. Для чего ходит на работу? – Чтобы готовиться к пенсии. Для чего уходит на пенсию? – Чтобы готовиться, как вы догадываетесь, к смерти. Вот эта парадоксальная логика, когда мы все время к чему-то готовимся, а не живем, должна уйти из образования. И отсюда – самоценность каждого этапа развития.
Появились уникальные программы из 90-х годов, которые называются программами международного бакалавриата. Лидером в этих программах была Московская международная школа. Эти программы дают возможность выпускникам подобного рода программ учиться в разных странах мира. Отсюда еще одна черта образования 90-х – открытость образования. Вот эта черта невероятно важна. В те же годы появились новые образовательные университеты, назову только некоторые из них. Ярчайшим университетом стал РГГУ, который возглавлял, лучше сказать, был его лидером Юрий Афанасьев. Его программа образования, кода самые лучшие гуманитарии мира стекались в этот университет, лучшие культурные и культурологические программы там были, это была замечательная линия, этот университет существует и сейчас, хотя много критики и много нападок в его адрес за его свободолюбие. Второй университет (не по рейтингу, у него другое направление), созданный в те годы, – это Высшая школа экономики, у истоков которого стояли многие мои коллеги, в том числе замечательный исследователь, человек и политик Яков Уринсон, и, конечно, Егор Гайдар.. Научным руководителем ВШЭ был, есть и будет Евгений Ясин, который практически создавал стратегию этой школы. Бессменный ректор этой школы – Ярослав Кузьминов. Обращаю внимание, что именно в те годы в вузах имелась должность, о которой раньше не говорили: научный руководитель вуза, им и стал Евгений Ясин. Честно говоря, мы его называли и научным руководителем правительства реформ. Но нигде в трудовой книжке «руководитель правительства реформ» у Ясина, я думаю, не записано. Это была линия гражданской идеологии свободного общества. Эти два вуза – ВШЭ и РГГУ – до сих пор дают образцы развития в разных направлениях. В те же годы, в конце их зародилась и РЭШ, Российская экономическая школа, магистром которой, профессором и ректором стал Сергей Гуриев. Таким образом, и в дошкольных учреждениях, и в школе, и в вузе была дана логика развития, нацеленная на то, чтобы появилось особое общество, общество равных шансов, или гражданское общество. Образование стремилось, и продолжает стремиться, как бы сейчас ни говорили, что опять нужен один учебник, опять нужна одна форма, опять нужна в России одна мысль, к тому, чтобы перейти от культуры полезности к культуре достоинства