Фабрика исторических мотиваций

Заведующий кафедрой психологии личности МГУ, доктор психологических наук Александр Асмолов рассказал ответственному редактору «НГ-сценариев». Юрию Соломонову о том, что общего между египетскими пирамидами, Байкало-Амурской магистралью и движением «Наши».

– Александр Григорьевич, к мегапроекту всегда можно применить штамп – «работа во имя будущего».
Такое объяснение способно придать будничному труду особые смыслы и цели?
– Начнем с того, что эта тема заставляет нас разговаривать на уже заданном и вполне определенном
языке. Говорим «проект», «программа», «стратегия», «повестка дня». Все эти понятия имеют свою сходную семантику и близкую психологию восприятия. За такими словесными рядами стоит так или иначе выраженная идея предсказуемости будущих действий и результатов. Но я в таких случаях всегда вспоминаю фразу Анатоля
Франса, который говорил: «Случай – это та ситуация, когда Бог пользуется псевдонимом и не хочет ставить
свою подпись». Может быть, я не точен в цитировании, но применительно к нашей теме «проект» – это когда нам кажется, что мы держим Бога за бороду и можем думать на много лет вперед. Во всяком случае мы, россияне, постоянно пребываем в ситуации, когда непременно хочется в ленинском духе сразить любого сомневающегося в наших планах: «А вы, батенька, приезжайте к нам лет этак через десять, и вы увидите, как мы сильно прорвались!»Другими словами, за «проектами», «планами», «стратегиями», «программами» всегда стоит попытка овладения будущим. Это связано с убежденностью в детерминистском характере истории. Но наша история не имеет детерминистского характера. Смена типов рациональности, которая произошла в культуре, явно это показывает. Благодаря работам Мераба Мамардашвили и других великих мыслителей мы начинаем видеть мир через более
сложные призмы. Психологи называют это феноменом когнитивной сложности.

– Что это означает?
– «Когнитивные» означает познавательные процессы человеческого сознания. Приведу пример когнитивной
сложности: если вы городской житель, в вашем лексиконе может быть пять–семь смыслов слова «снег». Но если вы живете, как чукча, в условиях сурового Севера, то для этого же слова находится 17–20 определений, которые показывают, какой это важный для данной местности и населения ориентир. Точно так же, через призму когнитивной сложности, мы можем рассматривать три типа идеалов познания. Первый – это идеал классической рациональности. Затем идеал неклассической рациональности. И, наконец, третий – это уже постнеклассическая рациональность. Короче говоря, мы должны понять, что рассматривать историю с уверенностью, будто наши воля, желания, наши
планы и расчеты превращаются в жесткую программу будущих действий, – это упрощение картины.
Вот почему утверждать, что время пророчеств прошло и наступило время рациональных прогнозов,
по меньшей мере легкомысленно. Сегодня есть и прогнозы, и пророчества. И когда мы говорим о логике истории, мы не видим главного механизма, который предполагает разные направления развития, – это психоистория.
Психоистория как наука своей главной задачей видит исследование исторических мотиваций. Эта теория была предложена знаменитым американцем по имени Ллойд де Моз. Но у него были совершенно неожиданные предшественники. В частности, Зигмунд Фрейд. А последователем Ллойда де Моза стал такой мастер будущего, как писатель Айзек Азимов. У этого американского фантаста есть роман «Академия» в нескольких частях, где фигурирует «План Селдона», разработанный великим психоисториком. В этом плане объясняется, что психоистория как наука о мотивациях больших социальных групп позволяет предвидеть события на много лет вперед с учетом случайных, не рассчитанных ситуаций. В «Плане Селдона» содержится замечательная мысль: мы, как психоисторики, возможно, не в
состоянии предотвратить перманентного развала империи. Но наша задача в том, чтобы хотя бы уменьшить наступающий вслед за этим период варварства. Поэтому, когда мы сталкиваемся с крупными проектами, надо понимать, что за ними стоит такой гениальный жанр, как социальная утопия. Время, конечно же, меняет термины. Сегодня социальные утопии чаще всего предстают в виде краткосрочных, среднесрочных и дальнесрочных проектов. Но в какие бы рациональные одежды они ни облачались, это лишь оформление утопий.

– Но ведь нередко утопии люди превращали в реальность? Причем в такую, которая изумляла самих создателей…
– Да, это так. И когда мы начинаем копаться в мотивациях проектов, то порой наталкиваемся на фантастические предположения. Начнем с крупнейших проектов в истории. Возьмем египетские пирамиды. И, разумеется, Великую Китайскую стену. Что же касается «родных осин», то у нас в этот ряд можно поставить освоение целины и Байкало-Амурскую магистраль. Есть еще несостоявшийся проект, который мог изменить историю страны, но, к счастью, не изменил, – это нашумевший поворот северных рек. Заметьте, я называю проекты не идеологического характера, а те, что были материализованы в результате конкретных действий больших групп людей. Так вот современные аналитики считают, что за такими проектами, как египетские пирамиды или Великая Китайская стена, стояла чрезвычайно важная идея – управлять большими социальными группами за счет обеспечения занятости. Как только вы превращаете отдельных людей в единую, обезличенную социальную группу, которая скована выполнением одного задания, вы властвуете над ними, управляя ими как единым организмом. Представим себе, что целые поколения людей, строивших пирамиды и совершивших тем самым великий культурно-исторический подвиг, в одно и то же время вставали, ели, работали. В одно время наказывались и укладывались спать. Такие проекты обезличивали человеческую жизнь, растворяли индивидуальность личности в работающей массе. Теперь отечественный пример. У нас после Великой Отечественной войны наступило достаточно смутное время. Оно выдвинуло немало мыслящих молодых людей, которые стали задумываться о том, куда дальше развиваться стране, какова жизнь по ту сторону железного занавеса, почему бывшие союзники по антигитлеровской коалиции теперь снова наши враги… Появление у нас такого явления, как «стиляги», сразу же получило отпор со стороны власти. Но это было мелкой опасностью
в сравнении с тем, что могло развиться в общественном сознании целого поколения дальше. Поэтому от лиц, отвечающих за стабильность и безопасность в стране, потребовалась определенная работа с молодежью. Поверьте мне, идеологи той поры были людьми далеко не глупыми. Они не стали создавать неких общественных движений для прямой и наглядной поддержки политики власти. Они интуитивно оттолкнулись от мысли великого психофизиолога Николая Бернштейна – «задача рождает орган». Мы же в общественной жизни чаще всего создаем орган, а потом мучительно придумываем для него задачи. Так была поставлена задача деиндивидуализации молодежи и управления мотивациями целого поколения. Так родился проект «Целина», построенный на уникальном способе организации занятости молодых людей, когда важнейшую роль начинает играть не просто работа, зарплата, а некий мотивационный порыв. Этот драйв, как сказали бы сейчас, оправдывал их жизнь, наполнял ее смыслом. То же самое мы можем сказать и о Байкало-Амурской магистрали. Причем хочу подчеркнуть, я не касаюсь экономических сторон проекта, не вступаю в полемику –насколько эффективной или невыгодной оказалась эта трасса. Такой анализ – не моя профессия. Говорю о другом. О том, что при всех культурно-исторических различиях между нашими «великими стройками» и возведением египетских пирамид мы имеем дело со сходными мотивационными ситуациями. Вспомним, какой огромной массой людей строился БАМ. Страна жила этим проектом, как национальной идеей. Хотя лично я считаю, что поиск такой идеи – это скорее диагноз отдельных людей, чем попытка обретения обществом глобального смысла развития. Вероятно, с позиций диагностики социальной шизофрении можно вспомнить еще один несостоявшийся проект. Речь идет о повороте северных рек. Не знаю, протесты одних ли экологов или участие в сопротивлении опасному замыслу каких-то иных сил, но великий поворот был остановлен.

– Наверняка все истинные резоны и мотивы при таких замыслах остаются закрытыми для широких масс. Недаром у Кафки в эссе «Строительство Китайской стены» так изящно описана эта неосведомленность строителей в том, что же такое и для чего они созидают. Если не объяснять истинную цель, то какими механизмами обеспечивается духовный подъем широких масс, откуда драйв возьмется?

– Важнейшую роль здесь играет, как я всегда говорю, беспредельно романтическая проработка проекта. Одно дело – рациональные расчеты. Другое – превращение этих проектов в идеологию. Вы начинаете организовывать фабрику мотиваций, работающую на большие социальные группы. При этом надо понимать, что мотивация слабо работает, если вы ее передаете только через рациональные коды. И совсем другой эффект – когда вы
подключаете мифопоэтическое мышление.

– Действительно, какой бы там получился БАМ без Александры Пахмутовой и Николая Добронравова…
– Да! Это пример, который невозможно не вспомнить. Что доказывает великую роль искусства в создании культурных программ поведения. Это четко обозначил Юрий Михайлович Лотман в работах о декабристах. А превращение в программу поведения книги Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Александр Жолковский написал о ней следующее: «Далекая от реализма как в стилистическом отношении, так и в изображении человеческой природы и общества, замешанная на обмане, манипуляторстве, жестокости и воле к власти, книга выдержана в нормативном духе и претендует на социальное программирование в самом широком масштабе, а потому потенциально – в случае успеха у читателей – опасна».

– Но сколько талантливых людей поддерживали губительные для общества проекты…

– Увы. На формирование мифопоэтических мотиваций часто бросались по-настоящему мощные творческие силы. Талантливыми людьми поддерживались многие масштабные замыслы советской эпохи. Дунаевские, Багрицкие, Светловы… Но я далек от той крайности, сторонники которой пытаются представить этих художников монстрами. Многие из одаренных людей искренне верили в эти вещи. Буквально вчера я заглянул в книгу поэта, которого почти официально называли советским.

Я говорю про почти забытого ныне Николая Тихонова…
Мы разучились нищим подавать,
Дышать над морем высотой соленой,
Встречать зарю и в лавках покупать
За медный мусор – золото лимонов.
Случайно к нам заходят корабли,
И рельсы груз проносят по привычке;
Пересчитай людей моей земли –
И сколько мертвых встанет в перекличке.

Это еще одно видение истории – когда искусство производит официальную культуру и одновременно карнавальную, говоря языком М.М. Бахтина. А это значит, надо замечать, как искусство задает, расширяет, показывает иные дороги. Карл Юнг называл это необщими путями развития. Конечно, существует множество примеров, когда искусство, можно сказать, бесстрастно уходит на службу к рациональной политической идеологии. Но даже в этих условиях, чтобы добиться своего эффекта, оно должно проявить себя именно искусством.

– Чем же объясняется сегодня практически отсутствие эффективных фабрик мотиваций? Энергия молодежи если и направляется, то совсем не туда, где закладываются города, строятся новые дороги…
– В этом смысле мы имеем сейчас абсолютно локальные манипуляционные проекты. Типа движения «Наши», «Местные» и прочее. Масштаб их смехотворно мал. Но даже их появление дает возможность заметить, что проекты «БАМ» и «Целина» были построены на совершенно иной – конструктивной, позитивной основе. А идея «Наших» и «Местных» предполагает непременно «не наших» и «не местных»,то есть врагов. Такой мотивационный абсурд и поведение этих групп приводят к тому, что власть сама множит себе оппозицию. Возможно, это идет от того, что сегодня любые проекты реализуются по логике, выраженной в песне Владимира Высоцкого: «Я на десять тыщ рванул, как на пятьсот…». Иметь дело с политическими спринтерами очень грустно. И даже обидно. Когда осознаешь, что
египетские пирамиды «работают» по сей день, а БАМ остается узкоколейкой истории.

– Но если говорить даже не о БАМ, а о нынешних замыслах. Стремление власти сразу окружить себя множеством мегапроектов – может быть, как раз оно и наталкивает общественность на ставшие уже привычными разговоры о срочном освоении средств, распилах, откатах? Какие при такой атмосфере могут быть фабрики мотиваций, если народ впадает в депрессию?
– Отвечу так. Я являюсь эволюционным оптимистом, что заставляет меня сказать следующее: бытующее в массовом сознании объяснение действий властей в чисто монетаристской логике наживы – это убогое объяснение. Я вовсе не говорю, что банальная формула «пилите, Шура, пилите – может, они золотые» сегодня не работает. Но для власти всегда, во все времена главной мотивацией была сама власть. Это абсолютно перебарывает все денежные и материальные мотивации. Поэтому власть ради власти является драйвом нашего времени. Вместе с тем должен сказать: избыточный прагматизм власти, который всегда женат на цинизме, приводит к печальному результату – отсутствию гуманитарной культуры. В книге идеолога националсоциализма Артура Розенберга «Миф ХХ века», когда автор задается вопросом, кого нужно больше всего бояться в России, он сам же отвечает: гуманитарного воображения Чаадаева. Там много Чаадаевых – вот чего боялся Розенберг. Поэтому, на мой взгляд, преуменьшение такого
рода людей, как Чаадаев, крайне опасно для России. Кто прагматичен и циничен – тот предсказуем.

На вопрос же, как избавиться от общественной депрессии, у меня такой ответ: нужно создать в стране школу неопределенности, школу жизни в меняющемся мире, школу управления эти изменениями. И даже те стандарты образования, которые я предлагаю и которым сопротивляется массовое сознание, представляют собой стандарты выбора. Потому и верю, что образовательная психотерапия общества непременно сработает.